В январе в Театре на Таганке состоится необычная премьера – мюзикл "Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит". Российские зрители, вероятно, знают этот мюзикл по фильму Тима Бертона с Джонни Деппом в главной роли — картина выходила в 2007. Однако на российскую сцену бродвейский хит композитора Стивена Сондхайма о серийном лондонском убийце переносят впервые. За дело взялся лауреат "Золотой маски" Алексей Франдетти. Анна Михайлова поговорила с режиссером о крови на сцене и перспективах отечественного мюзикла.
— Почему именно "Сиуни Тодд"? Чья это была идея?
— Меня пригласили поучаствовать в проекте театра на Таганке "Репетиции" и предложили выбрать любой материал. Это уже была моя идея, потому что я давно мечтал сделать "Суини Тодда". Так как это лаборатория, я вообще не был нацелен ни на какой результат, а только исключительно на процесс.
Мне просто хотелось поработать с этим музыкальным материалом. Но горящие глаза артистов, их запал помогли этой работе перерасти в большой спектакль.
— Как вы сами впервые познакомились с этим материалом?
— Я впервые познакомился с этим материалом в 2006 году, когда в ГИТИСе в мастерской Александра Тителя делался дипломный спектакль с американским режиссером. Мой очень хороший друг Иван Викулов, ныне солист Театра Оперетты, попросил меня перевести этот спектакль.
Тогда у меня ничего не получилось, у меня не было времени, я сам заканчивал институт. Но материал в меня как-то очень попал. Дальше я уже начал больше интересоваться творчеством Сондхайма, понял, насколько это прекрасный, великий современный композитор, и вот эта "заноза" "Суини Тодда" всё сидела-сидела в голове.
— А то, что Таганка – не музыкальный театр вас не смущало?
— Изначально – да. Но после первых двух репетиций я понял, что нет такой проблемы, потому что артисты Таганки не только поющие, но и играющие на инструментах. Юрий Петрович Любимов всегда воспитывал своих артистов очень музыкальными, и эта традиция осталась в театре даже после его ухода.
Целая часть оркестра – это, собственно, артисты, причем не артисты ансамбля, не артисты, у которых небольшие роли, а исполнители главных ролей, они играющие. Опять же не на простых инструментах, как фортепиано или гитара, а на виолончели, контрабасе, скрипке.
Как проходил кастинг? Все артисты мюзикла из труппы с Таганки или пришлось все-таки приглашать профессиональных вокалистов?
У нас есть исполнитель заглавной роли Суини Тодда – это Петя Маркин. Его участие в спектакле было моим условием. Я знаю его очень давно. Я всегда понимал, что если я возьмусь когда-то за "Суини Тодда", то только с ним. Он выпускник Тителя, у них очень успешный курс. Петя прекрасно подходит по фактуре и по голосу, абсолютное попадание. Все остальные – это артисты театра на Таганке.
— Таганка – театр с традициями, и у постоянных зрителей есть определенные ожидания. Что было первично для вас при подготовке этой постановки – музыка или драматургия?
— Стивен Сондхайм – непростой композитор, у которого музыкальная драматургия непосредственно связана с сюжетом, то есть там вытекает из другого. Было понятно, что нельзя брать кого-то, кто прекрасно разговаривает, но не поет. Поэтому было важно, чтобы в спектакле играли поющие артисты.
— А к самому Сондхайму не обращались? Ему уже 86, но он мог бы дать консультацию.
— Обращались, и более того – мы ведем переговоры с тем, чтобы он приехал на премьеру, хотя понятно, что это перелет через океан. Ему, в общем, не 16, но у нас есть от него принципиальное согласие приехать. Когда я буду в Нью-Йорке в январе, я привезу ему видео с репетиций, покажу костюмы, покажу декорации. Мы уже договорились о встрече.
Я очень жду этой встречи, потому что мне, конечно, очень хочется, чтобы мэтр, мастер посмотрел, что мы тут наваяли.
— Насколько Ваша постановка будет близка к бродвейскому оригиналу или пришлось что-то менять или адаптировать?
— Так как это определенная категория покупки авторских прав, мы ни слова не выбросили из либретто, ни ноты из музыки. Единственное, мы можем варьировать тональность партий, и мы этим воспользовались. Но в целом произведение не претерпело никаких изменений.
— Учитывая, что в России впервые ставится "Суини Тодд", на вас лежит большая ответственность. Мюзикл у нас традиционно воспринимается, как нечто лёгкое, развлекательное, а это произведение довольно мрачное. Вы задумывались о том, как зрители воспримут такой "разрыв шаблона"?
— Конечно, я слукавлю, если скажу, что об этом не думал. Театр делается для зрителя и во имя зрителя. Конечно же, мне интересно, как публика будет реагировать. Но с одной стороны, это очень глубокое произведение, это практически "Гамлет", потому что спектакль заканчивается десятью трупами, которые лежат на сцене.
С другой стороны, это же музыкальный триллер, а триллер сам по себе является развлечением, мы идем пощекотать свои нервы. Особенно, когда это происходит в формате иммерсивности. Я думаю, что мы зрителя не разочаруем.
— Что такое иммерсивный театр? Расшифруйте, пожалуйста.
— Это театр, в котором нет четвертой стены, в котором зритель непосредственно участвует в представлении. Мы сделали так, что у нас все действие будет происходить в пространстве между зрителями.
То есть зрители сидят в большой пирожковой, где и происходит действие: между зрителями, за зрителями, над и под зрителями. У нас нет такого понятия, как сцена и зрительный зал.
— Это, вероятно, подразумевает сложные декорации?
— Да, это сложно. Я всего не буду рассказывать, но мы действительно полностью перестраиваем, не перестраивая буквально, легендарный зал Театра на Таганке. Мы превращаем его в большую пирожковую, это сложные декорации, это долгий монтаж. В рамках репертуарного театра это вообще очень сложно себе представить, но как говорится, "безумству храбрых поем мы песню".
Все, кто так или иначе связан с этим материалом – это очень храбрые люди. Сам Сондхайм, который после оглушительного успеха своих развлекательных произведений (он же автор текстов, например, к "Вестасайдской истории") в какой-то момент решил не писать традиционный мюзикл.
Режиссер бродвейской постановки Харольд Принс – с одной стороны, абсолютный хитмейкер, сделавший "Кабаре", "Призрак оперы" и очень много мюзиклов, которые сегодня считаются эталоном жанра. При этом он, наоборот, всегда размывал границы жанра. Нужно было обладать смелостью, чтобы сделать на Бродвее такой спектакль, как "Суини Тодд".Смелость со стороны Театра на Таганке – сделать этот спектакль с драматическими артистами, с артистами труппы. Смелость, наверное, моя предложить зрителю такой новый формат спектакля. Смелость артистов согласиться в этом участвовать. Поэтому "Суини Тодд" – это гимн смелости.
— Были у артистов какие-то принципиальные сложности, связанные с переходом от драматической школы на музыкальную?
— Для артистов основным выразительным средством на сцене остается слово. А здесь – это вокал и звук. Естественно, проблемы были. У Сондхайма очень важно то, что вокал должен быть действенным, как у хороших оперных певцов. И мы сталкивались с тем, что человек либо поет и у него отключается игровая сущность, либо начинает играть и мажет мимо нот и мимо музыки вообще.
— Из вашей ремарки о гамлетовской сущности Суини Тодда можно сделать вывод, что для вас это не ужастик о маньяке-убийце. А что тогда? История о великой любви и несправедливости?
— О мести, которая является следствием великой любви, конечно. Из такого персонажа а ля Джек Потрошитель автору удалось сделать Суини Тодда человечным. Нам очень четко понятны мотивации всех его поступков.
Все эти пирожки из людей и размахивание бритвой – это потому что он очень сильно любил жену, потому что очень сильно любил ребенка, потому что очень хочет отомстить за ту несправедливость, которая с ним произошла. Он просто сильно запутавшийся несчастный человек.
И все-таки это очень кровавый мюзикл. Как вы решали проблему изображения жестокости на сцене?
Это не является проблемой, потому что мы нашли некое театральное решение, я не буду говорить какое. Но в нашем спектакле нет ни капли искусственной крови. Действительно очень много искусственной крови льется в каждом втором спектакле "Суини Тодд", литрами просто.
Мы же нашли какую-то форму, которая оказывается больше, чем просто убийство, больше, чем просто преступление, больше, чем просто жертва. У нас есть символ этой жестокости, но нет прямого упоминания.
— Как вы вообще оцениваете перспективы мюзикла как жанра в современном российском театре? Надо ли его внедрять в репертуар драматических площадок, как делаете сейчас вы, или оставить на откуп музыкальным театрам?
— Мюзикл как никакой другой жанр может воздействовать на зрителя, гораздо серьезнее, чем просто драматический спектакль. Ведь в самом хорошем драматическом спектакле самые важные моменты начинает звучать музыка. А тут музыка – это непосредственно ткань спектакля. Поэтому я считаю, что перспективы есть, но, к сожалению, артистов, которые могут работать в этом жанре, очень мало.