Юлия Ауг: ужас приходит от осознания, что созданное тобой начинает жить собственной жизнью

Автор: Мария Свешникова

фото: Вадим Шульц

Театр на Таганке — один из самых известных театров в России. Попасть туда в советские годы можно было лишь по великому блату, либо отстояв многочасовую очередь. Каждая новая постановка становилась событием, предметом для дискуссий, обсуждений. А о творческой и личной жизни актеров, режиссеров, постановщиков публика была осведомлена едва ли не лучше, чем о своей собственной. Сегодня Театр ищет себя, свое место. Своего режиссера. Поэтому постоянно приглашает режиссеров — попробовать себя. Недавно стало известно, что спектакль "Эльза" на Таганке ставит Юлия Ауг. Мы поговорили о режиссуре, авторитете Театра на Таганке, рабочих буднях актера и режиссера. Не обошли и психологизмы, знакомые каждой творческой личности.

- Юлия, почему именно эта пьеса и почему именно Ярослава Пулинович?

- Ярослава Пулинович часто ставимый сегодня в России автор, а "Земля Эльзы" – очень популярная ее пьеса. Совсем недавно ее поставили в Пушкинском театре Красноярска, еще где-то. Причина востребованности, думаю, в том, что в российском и зарубежном театра совсем немного пьес, где главные роли отведены возрастным актерам. А они есть в каждом театре, и почти все — народные или заслуженные, но работы для них нет. А в "Земле Эльзы" главным героям 72 и 76 лет, и это две мощные роли. На первый взгляд пьеса кажется перевертышем "Ромео и Джульеты": два пожилых человека влюбляются друг в друга и решают за доставшийся им короткий промежуток времени прожить свою жизнь, поскольку прежде они все время проживали чужие. И тут обе семьи оказываются категорически против. Но, только работая над этой историей, я поняла, что там есть еще одна важная тема: в любом возрасте можно не только начать жизнь заново, а еще попробовать избавиться от тех травм, которые тебе нанесла жизнь.

- Я бы не стала из страха, что ничего не получится.

- А они бросаются в эту жизнь, и, конечно, ничего не получается. Это трагическая история при всем ее свете, при том, что люди обрели счастье. Конечно, они не выдерживают ни самих чувств, ни переживаний, но, самое главное, – они не выдерживают борьбы со своими детьми. Главная героиня истории Эльза Александровна Блюментрост из немцев Поволжья — воплощенное клише своего времени. Неудобная фамилия, неудобное имя. Папа большевик был расстрелян в 40-м году, семья отправлена в ссылку в Сибирь. Она вышла замуж не по любви, а потому что забеременела, и муж всю жизнь попрекал ее тем, что она немка. Эльза живет с этими травмами, и вдруг появляется человек, которому наплевать, немка она или нет и что у нее позади. У него свои травмы: первая любовь, которая не случилась, потому что запретили родители, его отправили на пенсию, а работу он любит больше всего на свете. Встретившись, они проходят свой путь, избавляясь от всех травм.

- Я сейчас подумала: если так мало пьес для возрастных актеров, почему практически никогда не ставят "Дальше — тишина"? Боятся?

- Начав работать над этой пьесой, я пересмотрела два телевизионных спектакля: "Дальше — тишина" и "Соло для часов с боем". Это два классических спектакля, которые Эфрос и Васильев поставили на возрастных актеров. Пересмотрела специально. Ни ту, ни другую пьесу пока живы зрители, помнящие те телевизионные постановки, просто невозможно трогать. Слишком велик уровень актеров.

- Пьеса Ярославы Пулинович "Земля Эльзы" в вашей трактовке превратилась в "Эльзу". Вы хотели сделать акцент на героине?

- "Земля Эльзы" у меня вызывает неправильные ассоциации. Я сразу представляю себе Землю Франца-Иосифа, полярников, льды.

- А я, наоборот, выжженную пустыню, песок, кактусы, Канзас.

- Вот! Модальность названия уводит совсем в другую сторону, а история все-таки про женщину, которая взяла и влюбилась. Потому "Эльза".

- Вы стали режиссером спектакля на Таганке после "Лаборатории". Можно объяснить, что это значит?

- "Лаборатория" – это совершенно замечательная с точки зрения тренинга и для режиссеров, и для актеров история, которая в этом году в течение всего сезона каждый месяц проходит на Таганке. А вообще "лаборатории" проходят не так часто, но в разных театрах по всей России. Например, своими "лабораториями" славится Красноярский ТЮЗ, где главный режиссер Рома Феодори, и, конечно, Олег Лоевский. Это наш культуртрегер из Екатеринбурга, который, по сути, организует всю движение субкультур внутри театра в провинции. Олег и театральный критик, и сценарист. Он старый хиппи, так что ему это все свойственно.

"Лаборатория" – это когда в каком-то театре собирается энное количество (максимум пять) режиссеров, и за очень короткие сроки, от трех до десяти дней они ставят эскиз спектакля. Это не читка, не экспресс-показ, а именно эскиз. То есть ты не можешь показать первый акт или несколько эпизодов, ты должен представить целиком спектакль. Его можно сильно сократить, потому что ни один эскиз не выдерживает больше полутора часов. Но эскиз дает возможность понять, как этот спектакль будет выглядеть впоследствии. Иногда происходят совершенные чудеса, и эскиз становится спектаклем практически в том же виде, в котором он был сделан. Так произошло в Севастополе. За 10 дней мы сделали эскизы, и дальше мне надо было приехать буквально на пару дней, чтобы уточнить звук, свет, после чего спектакль вошел в репертуар. "Лаборатория" очень полезна для режиссеров, потому что у тебя нет времени на исправление ошибок. Конечно, ты приезжаешь подготовленный, ты точно представляешь, как он должен выглядеть. И у актеров нет времени на раскачку и присвоение, им приходится работать практически как в кино — за короткое время выучить текст, освоить персонажей.

- Но, насколько я знаю, вы пришли на "Лабораторию" с другим спектаклем.

- "Клятвенные девы", да. Мне очень нравится эта пьеса. Но экспертный совет посчитал, что для Таганки она может быть экономически невыгодна, а "Земля Эльзы" уже была у них в портфеле, и мне ее предложили. Раньше я уже делала спектакли по текстам Ярославы Пулинович в Севастополе "Птица Феникс возвращается домой" и в Тобольске – "Как я стал" и, прочитав эту, поняла, что знаю, как ее делать и не отказалась.

- Таганка давит? Обязывает?

- Авторитет ее? На меня нет. Есть другие вещи. Таганка – это очень режиссерский театр, а я человек другой школы. Я привыкла к актерскому театру, когда спектакль создается с помощью этюдов: выходят актеры — свободные, не боящиеся, ни себя, ни своей природы, ни ошибок — и пробуют. И из этих этюдов нарастает мясо и что-то создается. Здесь же много времени ушло именно на то, чтобы актеры хотя бы что-то начали пробовать. Они привыкли к режиссерскому постановочному театру.

- То есть сказали так, ты делаешь так и никак иначе.

- Тебе сказали: "На этих словах ты идешь прямо, здесь останавливается, говоришь текст. Потом опускаешь голову вниз…" И они очень легко этот рисунок воспроизводят, наполняют жизнью. Они наполняют жизнью, но чеховского психологического театра добиться было очень сложно. В итоге, мне кажется, мы нашли некий компромисс. Они пробуют делать, как я прошу, а я стараюсь им выстроить рисунок, который будет соответствовать тому или иному персонажу, и они его наполнят. То есть мы двинулись навстречу друг другу.

- Тогда поговорим о том, что ненавидит мой папа, о психологизме. Таганка – не первый знаменитый театр в вашей жизни, "Эльза" – не первый ваш спектакль как режиссера. Тем не менее, вы за него безумно переживаете. Так каждый раз – на разрыв души?

- Не могу сказать, что прям каждый раз, иногда бывают очень легкие выпуски. А иногда сразу любовь-любовь. То есть ты любишь актеров, ты в них моментально влюбляешься. Актеры это чувствуют и в тебя влюбляются. Мне было очень тяжело в Перми. У меня прямо руки опускались. Было ощущение, что актеры саботируют. Я им что-то говорю, а они делают по-своему, ничего не закрепляют. И тогда помощник режиссера мне сказала: "Они тебя не слышат. Они привыкли, что их или постоянно хвалят или на них кричат. Ты их должна или убедить в том, что они гениальные и никого другого на их месте ты не представляешь или должна доказать, что ты очень сильная, и будет так, как ты сказала". Меня это очень расстраивает, мне все время кажется, что в театре люди должны сотрудничать, а не мериться мускулами. Но в конечном итоге они меня довели: 40 минут я кричала матом. Они абсолютно счастливые ушли на перекур и потом стали работать.

Не могу сказать, что здесь такая же ситуация, но она чем-то похожа. Здесь никому не доверяют, и, чтобы добиться доверия, нужно пройти серьезный путь. У них был великий Любимов, был взлет и невероятный успех, связанный с ним. Потом было разочарование в мастере.

- Театр с тяжелой историей.

- Да, это тяжелая история. Травма никуда не делась и, думаю, еще много лет не денется. Отсюда есть два пути. Как Кирилл Серебренников в театре Пушкина напалмом уничтожить весь репертуар и начать с нуля или же ждать, когда само рассосется. И, приглашая одного за другим режиссеров, найти того, кому поверят, за кем пойдут. Сейчас на Таганке не меньше двух премьер в месяц. Очень активная работа. И рано или поздно найдется их человек, их режиссер.

- Недавно вы написали в facebook, что на нервной почве сгрызли все ногти, чего не бывает, когда вы играете на сцене. Это тоже из-за Таганки?

- Ой, нет! Так всегда, когда я режиссер…

- Переживаете больше? Больше ответственность?

- Затрачиваюсь. Ответственность. Я же смотрю со стороны, и мне все время кажется, что я бы сама сделала лучше, поэтому я переживаю. Я не могу внедрить себя, а то, что идет со сцены, еще нужно принять. Какой бы ни был режиссер, он не может целиком контролировать процесс. Ужас приходит от осознания, что созданное тобой начинает жить собственной жизнью. И ты не знаешь, что будет через минуту.

- Потому что за себя есть ответственность.

- Да. Да. Да.

- Однажды я пыталась объяснить, что такое для меня написать важный текст. Ты каждый раз вырываешь с кровью кусочек сердце. От этого процесса болит все и душа и тело. Но у меня не выходят хорошие статьи, если я в них не умираю каждый раз, хотя я все еще надеюсь, что профессионализм когда-то возьмет верх. Это точно также — рождение спектакля?

- Безусловно, ты умираешь каждый раз. Хотя иногда тебе бывает относительно просто, потому что картинка на сцене (я имею в виду декорацию, мизансцены, свет, звук) соответствует твоему взгляду. И это здорово, это снимает очень много нервов. Например, у меня в "Эльзе" фантастический композитор – Женя Терехина из Красноярска И по поводу музыкального оформления я нисколько не нервничаю. Она мне до последнего дописывала треки. Когда осталось пять дней до выпуска спектакля, я ей сказала: "Женя, мне понадобилась кадриль". И я знаю, что Женя мне эту кадриль напишет.

Но есть простые проблемы, отнимающие много нервов. Нужно сшить для главной героини платье, в котором актриса Любовь Селютина будет ходить практически весь спектакль. Это немолодая женщина, но она — красивая актриса, и она должна хорошо выглядеть. И мы с художником договариваемся, что будет черный трикотаж. Это должно быть маленькое черное платье, в котором она будет похожа на француженку. С первых минут мы видим деревенских женщин в кирзовых сапогах и Эльзу в траурном платье, которая больше похожа на кинозвезду, нежели на деревенскую тетку. Потому что она — Эльза. Она — иная.

Люди из пошивочного цеха покупают черный трикотаж, из которого невозможно сшить элегантное платье, он заламывается и стоит колом. Актриса им это говорит, но они не слышат, а продолжают шить. Я вижу, что у моей актрисы ужасное настроение, она не может репетировать. Долго выясняю, в чем проблема, и мне, наконец, рассказывают. Я иду, смотрю и говорю: "Вы что, с ума сошли? Из этого трикотажа нельзя шить платье". И после того, как я говорю "Вы что, с ума сошли?", едут и покупают другой трикотаж. То есть абсолютно ручное управление, ты не делегируешь обязанности…

В том же Тобольске, во глубине сибирских руд, с точки зрения света, звука, постановочных цехов, пошивки и всего остального никаких нервов не было вообще. Кстати, я с этим сталкиваюсь не в первый раз. В столице – и в Москве, и в Питере – бывает сложно добиться точного результата, а в провинции этого точного результата добиваешься быстро и без нервов.

- С чем это связано?

- Во-первых, у нас безумный ритм жизни. Помимо этого спектакля у всех еще три выпуска. У меня сегодня звукорежиссер никак не мог вовремя включить музыку. Потом он пришел: "Вы меня извините, пожалуйста. Меня все время дергают. У нас это на выпуске, то на выпуске". Я говорю: "Стоп, не надо мне ничего объяснять. У нас пять дней до премьеры. Мне наплевать, что у вас сейчас на выпуске и по поводу чего вас дергают. Сидите, смотрите на сцену". И в пошивочном цеху пять спектаклей на выпуске, и у костюмеров они же. У меня, помимо того, что я ставлю спектакль, еще съемки. В провинции так не бывает. Не бывает пять спектаклей на выпуске.

- Но ведь это идеальный вариант, когда и съемки и режиссерская работа. Или хотелось бы что-то одно?

- В идеале хотелось бы, чтобы все было поступательно: я поставила спектакль, и сразу начались съемки.

- Юля, разве рыжий человек рад аккуратному течению расписания? Да через полгода вам бы срочно потребовалось, чтобы начался хаос.

- Да, безусловно. У меня был такой период в жизни. Я в 2012-ом году совершила отчаянный поступок. После "Овсянок", после того, как я стала много сниматься, и мы заканчивали съемки "Интимных мест", я уехала в Таллин ставить спектакль "Эти русские". Это был свидетельский спектакль в жанре ток-шоу: в течение нескольких месяцев мы опрашивали разные слои населения. Разные по возрасту и по образованию. И пытались понять, что такое – русские в Эстонии в 15 лет, в 20 лет, в 25, 40. И это оказалось невероятно интересно. Его до сих пор несколько раз в год гоняют по эстонскому телевидению, что удивительно само по себе. Проект оказался очень удачный и коммерчески успешный, поэтому по его следам министерство культуры Эстонии сразу же предложило мне снять мини-сериал (12 серий по 26 минут) для эстонского телевидения с реальными персонажами.

Так я зависла в Эстонии на пять месяцев, а когда вернулась в Россию, оказалось, что у меня здесь ничего нет. Сначала звонили мне, звонили моему агенту, она отвечала: "Юля в Эстонии, занята". Постепенно звонки прекратились. И, вернувшись, я, наверное, месяцев шесть напоминала о себе, восстанавливала творческую активность. Это было очень страшно. Лучше пускай будут спектакль, съемки, фотосессии – все сразу.

- Так вышло, что совсем недавно я брала интервью у худрука РАМТа Алексея Владимировича Бородина. И он сказал, что ходит по театрам, смотрит работы новых режиссеров или к нему приходят со своими проектами. Вы бы не хотели попробовать? Или это не ваш метод?

- У меня не было мысли пойти в РАМТ. Я даже не знала, что он отсматривает. Но я сейчас постараюсь объяснить. В прошлом году я сделала три спектакля. Четвертый не получился, мы не сошлись по срокам. Мне его ужасно жаль, я бы очень хотела его где-нибудь сделать. В Москве это невозможно, Шапиро уже поставил. Я имею в виду "Мефисто".

Мое возвращение в режиссуру произошло в прошлом году. Начиная с 2012 года, до октября 2014 года я только снималась в кино и в театре играла. Ну, клипы снимала. Лоевский вернул меня в режиссуру, и у меня был очень плотный и насыщенный график "лабораторий" по всей России, из которых в конечном итоге и выросли три спектакля. Но у меня не было мысли пойти куда-то — не было на это зазора. И сейчас нет: я выпущу "Эльзу" и сразу уйду в съемки. Кроме того я очень хочу снять кино. И, если я и буду ломиться в какие-то двери, это будет не театр, а кино.

Есть замечательная идея. Не моя. В прошлом году я на разных лабораториях два раза делала бенефисную пьесу Матея Вишнека с длинным названием "История медведей панда, рассказанная саксофонистом, любимая девушка которого живет во Франкфурте"…

- Не длиннее, чем пьеса "Штирлиц идет по коридору. — По какому коридору? — По нашему коридору…"

- …это история на двух актеров среднего возраста – на мужчину и на женщину. Это должны быть очень хорошие актеры, актеры-личности, потому что пьеса предполагает очень сильные актерские работы, режиссерским театром и постановкой не обойтись. Я дважды делала его на "лаборатории" — в Питере и в Казани. И там, и там было принято к постановке. В Питере я отказалась, потому что театр, в котором мне предложили ее ставить оказался на уровне "два актера на двух стульях". А эту пьесу нужно делать с хорошими постановочными решениями. Это должно быть правильно организованное пространство, правильно организованный свет, декорации…

В Питере есть замечательная актриса Ольга Белинская. Она не женщина, существо, нечто между животным и женщиной. В ней запредельная органика: когда рядом с актером можно ставить собаку, и собака не переиграет. Она играет в театре в Балтийском доме и в БДТ. Я сейчас была на съемках в Питере, и Оля мне неожиданно позвонила: "Юля, ты никогда не думала, что из этой истории можно сделать кино?" С одной стороны, кино очень бюджетное, потому что это единое пространство и два актера. Как "Пять вечеров". А с другой, пьеса действительно может стать фильмом, а не спектаклем. Мне это в голову не приходило, потому что мозги у меня другим заняты. Но Ольга оказалась права. И сейчас мы будем пробовать ее продвинуть, пойдем к разным продюсерам. Она действительно может быть очень кинематографичной. Тем более, что это история-перевертыш. Начинается она банально: в одной кровати просыпаются мужчина и женщина, которые не знают, как друг друга зовут, и мужчина явно не помнит, как она оказалась в этой постели, а женщина, очевидно, помнит, но не рассказывает. И заканчивается все не так просто.

Думаю, что буду стучаться в эту дверь.

Источник - Вести